Список форумов forum.vseogomele.net Гомельский форум
Добро пожаловать на forum.vseogomele.net
 FAQFAQ   ПоискПоиск   ПользователиПользователи   ГруппыГруппы   РегистрацияРегистрация 
 ПрофильПрофиль   Войти и проверить личные сообщенияВойти и проверить личные сообщения   ВходВход 
Перейти на сайт vseogomele.net

Воспоминания гомельчанки

 
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов forum.vseogomele.net -> История
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
nabljudatel
Форумчанин


Зарегистрирован: 05.10.2008
Сообщения: 725
Откуда: G-city
Группы: 
[ Гомельчане ]

СообщениеДобавлено: Вс Июн 19, 2011 23:55    Заголовок сообщения: Воспоминания гомельчанки Ответить с цитатой

Воспоминания гомельчанки

Эти воспоминания нам передала для "Народного архива", создаваемого газетой "Советская Белоруссия" и Национальным архивом Беларуси, искусствовед из Москвы Виолетта Гудкова. Их автор - ее мать, Анжелика Стахиевна Маланьина, отец которой, С.Т.Антонов, был до войны директором Гомельского исторического музея. Думается, нашим читателям будет интересно увидеть Гомель 1930 - 1940-х годов глазами современницы.


Людмила РУБЛЕВСКАЯ, Виталь СКАЛАБАН, "СБ".


Воспоминания мамы я прочла впервые в ночь перед тяжелой операцией, которая предстояла ей наутро. Ученическая общая тетрадка в клеточку, исписанная разборчивым почерком отличницы, объяснила мне главное в мамином характере: ее несокрушимую жизнестойкость. Я поняла: она справится с болезнью, все будет хорошо.


Читала залпом, многое узнавая впервые. Про детский голод и скудную одежду, школьные успехи и романы юности, о лете 1941 года, когда мама, помогая отцу - директору исторического музея - вывезти музейные ценности из-под гомельских бомбежек, на редкость "удачно" эвакуировалась в Сталинград...


Мы ведь плохо знаем своих родителей, и это понятно. Важная часть их жизни состоялась до нашего появления на свет. Интеллектуальный контакт обретается (если вообще обретается) много позже.


Всю жизнь мама любила петь и танцевать, и не перестает жалеть, что не смогла получить музыкальное образование. В ее руках все горело: она прекрасно готовила, печатала на машинке, шила, белила потолки и меняла обои, разводила огород и выращивала цветы на даче, ремонтировала утюги. Даже лихо водила машину (села за руль первой машины нашей семьи - "Победы" - в середине 1950-х, когда женщина-водитель в Волгограде была диковинкой - матери моих подруг строго-настрого запрещали им садиться с ней в машину).


Сценарный факультет ВГИКа, о котором мама мечтала в юности, был отодвинут войной. Она смогла пойти работать лишь в начале 1960-х, почти не имея возможности выбирать профессию по душе. И все равно - ринулась в работу с энергией джинна, выпущенного из бутылки.


Вернуться в Беларусь маме уже не пришлось. Сегодня она живет в Волгограде, потеряв почти всех своих подруг. Но любимый Гомель, замок Паскевича и парк с его сиренью и дубами не уходят из ее памяти.


Виолетта Гудкова, доктор искусствоведения. Москва.


Я родилась в 1923 году в Гомеле, небольшом белорусском городе. Наш дом № 45 располагался на окраине города, на улице Первомайской. На улицу со двора нас, детей, не выпускали, но мы умудрялись вылезать вместе с курами и свиньями в дыру под калиткой. Улица эта была очень тихая. Машины сюда не заезжали. Только подводы, да еще коровы гуляли. У меня была собака, звали ее Бродяга. Она жила у нас под лестницей и всегда крутилась возле меня.


И все равно один раз нас ночью обворовали. Папа остался только в том, в чем спал. Украли всю его одежду и еще часы в подарок от командования 10-й армии в Царицыне, где он работал в 1918 году.


А в 1927 году папу назначили директором исторического музея, бывшего дворца Паскевича. Мы переехали в цокольный этаж дворца. В цокольном этаже замка находились кабинеты научных сотрудников, кабинет отца и - ванная комната. Металлическая ванна и титан, который нагревался щепками. Мы там купались, а мама стирала. Тут же была и канцелярия, а в одной из комнат жила старая бывшая горничная князя Паскевича - Елизавета Ивановна. Она научила нас играть в подкидного дурачка, за что папа нас с сестрой очень ругал. Мы видели фотографию этой горничной в молодости. Красавица с длинными косами...


Через несколько лет в музей приехал новый сотрудник с семьей. Им негде было жить, и мы потеснились, отдали им комнату с русской печью, а сами перебрались в комнату под спальней князя. Там было очень сыро и холодно.


У этого нового сотрудника Кужелева было две дочки, и мы с ними очень дружили. Впоследствии старшая сестра Тамара умерла, как и у меня умерла старшая сестра Людмила.


Лет за пять до начала войны в комнате - спальне князя Паскевича лопнула стена, и спальню закрыли для посещения экскурсий. Затем по решению комиссии папе было разрешено занять комнату эту под жилье. Все равно использовать ее для экскурсий было очень неудобно. Спальный гарнитур был очень громоздкий, а дверь для входа в спальню очень узкой. Спальный гарнитур и все другое из обстановки князя было вынесено и установлено во второй половине банкетного зала. А нам сделали вход через балконные двери, то есть был пристроен тамбур.


А вокруг цветы! Персидская сирень падала мне прямо в окно на уровне середины галереи. Сажали хризантемы, розы, душистый табак и прочие цветы помельче. А вид на реку Сож! Райский уголок!


Теперь я понимаю, что не зря Паскевич из своих 65 комнат выбрал для своей спальни именно эту комнату.


А вокруг дворца раскинулся тенистый парк, который занимает площадь 25 гектаров. В парке свыше 8 тысяч деревьев, 58 различных видов и разновидностей, 30 видов кустарников. В числе редких пород гинкго билоба, суммах оленерогий (уксусное дерево), сосна черная, дуб красный, ясень пенсильванский, бархат амурский, пихта бальзамическая. Много деревьев Паскевич привозил из других стран.


И этот замечательный парк стал мне родным двором, где я знала каждый уголок. Тут и озеро с живыми лебедями - на озере у них был специальный домик. Тут и река Сож с лодками на другом берегу.


Все жители города любили гулять в парке. Днем бабушки с внуками, вечером молодежь. Летом в парке играли два духовых оркестра, ежедневно с 6 до 12 вечера, симфонический - по выходным дням. А выходные дни были по числам: 6, 12, 18, 24, 30, тогда были шестидневки.


Все лучшие эстрадные коллективы СССР приезжали в Гомель, в парк, на открытую эстраду. Вечерами по так называемому кругу прогуливались в два противоположных ряда. Таким образом, один ряд мог видеть всех, кто прогуливался по противоположному ряду. Так знакомилась молодежь. Вдоль этого круга стояли скамейки, которые всегда были заняты.


В парке было много аттракционов: "Чертово колесо", лодки-качели, "Женщина-паук", комната смеха, бег в мешках, кидание колец на доску с гвоздями, игра с удочками, на конце которых были кольца, надо было накинуть это кольцо на деревянную фигурку в виде бутылки. Срезание конфет, которые висели на веревочках, с завязанными глазами. Днем играли в пинг-понг на столах, была площадка для баскетбола.


Многие компании приходили с патефонами или гитарами и разбредались по парку. Еще была платная танцевальная площадка в закрытом зале. Танцевали под звуки пластинок с репертуаром Вадима Козина, Клавдии Шульженко, Изабеллы Юрьевой, таких незабываемых мелодий, как "Рио-Рита", "Дождь", "Брызги шампанского" и прочих.


Я очень любила танцевать. Танцевала и с затейниками-массовиками, которые устраивали танцы около солнечных часов, под аккомпанемент баяниста. Тут отплясывали краковяк, польку и простые русские танцы. А в закрытом платном зале звучали танго, фокстроты, вальсы и вальс-бостон.


Денег на посещение этого зала у меня не было. Очень редко удавалось наскрести 35 копеек для входа.


Еще надо сказать о реке Сож. Красивая, полноводная, всегда было много любителей кататься на лодках, которые можно было взять напрокат. У нас же была своя лодка "одногребка", то есть одновесельная. Папа по утрам ездил на рыбалку. Ловил много ершей, но иногда и больших сомов.


Я очень любила кататься на лодке. Положив на корму камень, чтобы лодка не вертелась, я уплывала далеко, на так называемый Мельников луг - место купания гомельчан.


Зимой в парке устраивали каток. Заливали середину круга (тогда еще не было этой большой и уродливой вазы, которую установили позже в центре круга). Вход в парк вечером был платный.


На катке я училась кататься сначала на одной ноге, привязав конек к валенку. Коньки у нас появились, когда мама их выиграла в какую-то лотерею и получила коньки 37-го размера - "английский спорт". Эти коньки имели толстые лезвия, были устойчивее других. Их надо было привинчивать к специальным ботинкам, но у нас их не было.


Ели маргарин вместо масла. Сыр и колбасу видели очень редко. Была картошка. Да еще по понедельникам папа ходил на базар и покупал молодую свинину, резал ее на кусочки и солил в глиняном кувшине, с чесноком и лавровым листом. Это я потом брала по кусочку и жарила папе на обед яичницу. Весной мы ели щи с крапивой и щавелем. Мясо видели редко. Мама иногда делала изумительно вкусные пельмени по-сибирски. Мясо она рубила топориком и очищала от жил. Мясорубки у нас не было. Но я помню жутко противные картофельные "драчоники", которые мама жарила на рыбьем жире. Я, даже будучи голодной, не могла их есть, очень противно пахли рыбьим жиром.


Папа как директор исторического музея получал рублей 800, мама работала в областном аптекоуправлении секретарем-машинисткой. Она, кстати, отлично печатала десятью пальцами. Получала рублей 200.


Отец говорил со мной обо всем, очень хотел, чтобы я хорошо училась. С большим трудом он заплатил за мое обучение в старших классах по 75 рублей в год. Многое я потеряла в жизни оттого, что родители не сумели отдать меня на обучение в музыкальную школу.


В школу я пошла в 1930 году в возрасте 7 лет, в "нулевку". В 1981 году, когда мы собирались на 40-летний юбилей окончания школы, мы узнали, что наша школа была экспериментальной с лучшими условиями и учителями. Все наши выпускники поступали в институты Москвы, Ленинграда. В Гомеле никто не оставался, хотя было два института: педагогический и институт лесного хозяйства (только наш выпуск разъехался кто куда и как-то доучивался). Я с подругой Полиной Слободовой, сочинив сценарии (как жаль, что сейчас я уже не могу вспомнить, о чем они были!), отправила документы во ВГИК на сценарный факультет.


19 июня 1941 года прошел наш, такой счастливый, выпускной вечер.

http://www.sb.by/post/117922/
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
nabljudatel
Форумчанин


Зарегистрирован: 05.10.2008
Сообщения: 725
Откуда: G-city
Группы: 
[ Гомельчане ]

СообщениеДобавлено: Вс Июн 19, 2011 23:58    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Школа


«Когда я ем, я глух и нем», — хором повторяли мы слова учительницы Анны Львовны в нулевом классе школы. Она учила нас многому: петь, танцевать, вышивать (моя вышивка стебельчатым швом в первом классе долго путешествовала по выставкам. Там были вышиты девочка и мальчик, несущие большую корзину с яблоками).


Анна Львовна даже привезла из своего дома фисгармонию и учила нас немного нотной грамоте. Она была, по–видимому, из дворян, хорошо воспитанная, как–то по–особенному подтянутая.


Первые четыре года учебы в школе запомнились мне нашим директором — учителем математики. Это был наш бессменный директор школы — Наум Давыдович Березкин. Он жил тут же, при школе, всегда был опрятно одет, особенно бросались в глаза его до блеска начищенные ботинки. Его уважали и боялись даже ученики других школ.


В младших классах мы ездили в пионерский лагерь в Ченки. Это вниз по реке на 12 километров, на другой стороне Сожа. Деревянные бараки, разделенные пополам забором. В одной половине жили мальчики, во второй — девочки. Утром подъем, зарядка, линейка, поднятие флага, завтрак (это килька и искусственный мед–патока и чай). Ели досыта только когда выпадала очередь дежурить на кухне. Но вокруг нас был лес, в котором было полно ягод и орехов.


Помню праздничные костры и тьму комаров.


Один раз меня пришел проведать знакомый мальчик, Вася с улицы Ветреной. Я очень удивилась, ведь идти надо было 12 километров да еще переправляться на другой берег. А его друг Юра Хмарин, когда мне было лет двенадцать, подъехал ко мне на катке в парке и молча сунул открытку, на которой были нарисованы мальчик и девочка в розовом платье, из–под которого виднелись розовые панталончики с кружевами. Открытка была старинная, а на ней Юра написал:


Не верь, что дважды два четыре,

Не верь, что крутится Земля,

Не верь, что правда есть на свете,

Но верь, что я люблю тебя.


Почему–то я это запомнила, но что–то не помню, чтобы я с этим Юрой когда–нибудь встречалась.


В седьмом классе меня и Еську Кагановича первыми из класса приняли в комсомол. Рекомендации мне дали учителя. Я была членом редколлегии школьной газеты, выступала с докладами.


В школе меня мучили страшные головные боли, может, от недостаточного питания. А потом я еще заболела малярией. Страшные приступы изводили через день. Сначала дико трясет. Ничего не может согреть, потом бросает в жар и приступ проходит. И так не один год. Особенно мне запомнилась малярия в 10–м классе. День, когда я здорова, — экзамен, а день, когда надо готовиться к экзаменам, меня трясло. Или наоборот. Поэтому пришлось два предмета сдавать с параллельным классом. Теперь что–то не слышно о малярии, тогда она косила всех. Белоруссия — сплошные болота, и комаров было тьма... Бывало, идешь по парку, а они клубками в полметра так и вьются и противно гудят. Все обмахивались ветками. А лечили только акрихином.


В школьном буфете на переменке можно было купить винегрет (светлая свекла, морковь, картошка, лук, соленый огурец, подсолнечное масло), и за это, кажется, платили 3 копейки, и стакан чая. Но не всегда успевали достояться, так как нас было много, да и денег не хватало. Поэтому мы всегда ходили голодные.


В школе я себя чувствовала стеснительно из–за бедности. У меня не было приличного платья и даже нормального портфеля. Правда, когда училась в 4–м классе, папа купил мне отличный вязаный костюмчик, который я носила, пока из него окончательно не выросла. До сих пор помню его: светло–зеленая одноцветная юбка и цветная кофточка–свитер. Чулки я шила себе из старых рейтуз. Швы получались и сзади, и под коленкой (поперечные).


Самая яркая звезда класса — Туся Косик. У Туси были шикарные золотистые вьющиеся волосы, хорошая фигура, правда, несколько полноватая для школьницы. Да еще ее наряды! Много ситцевых платьев было еще у Паши Рудниковой, а остальные одевались очень скромно.


Воспитывалась Туся без отца, как и ее двоюродная сестра Муся, хотя обе получали посылки от своих отцов, которых никто не видел. Две сестры — матери Туси и Муси были хетагуровками. Это такое движение, названное по имени зачинательницы комсомолки Хетагуровой. Девчата ехали на Дальний Восток на строительство Комсомольска. Там им приходилось, наверное, не очень сладко. Обе сестры привезли домой по дочери, отцы которых жили в Москве.


Мы с Тусей дружили, но потом мама перестала ее куда–нибудь пускать, а я ходила куда хотела. Наша дружба распалась. Что с ней стало во время войны и после, мне узнать не удалось.


В 1939 году папу послали в командировку в Польшу после известных событий, и он привез мне оттуда кофточку с «вражескими» значками на пуговицах. Я их сразу оборвала, а других найти не смогла. А через год, уже в 1940–м, мы с подругой Лидой Дудоровой простояли целую ночь в очереди за ситцем. Но нам достался только «зефир», пригодный на мужские сорочки. Все равно я сшила из этого «зефира» два летних платья. Да еще в 1939 году папа привез из Польши очень плохой шерсти на платье и красивого материала — с одной стороны он блестел, как шелк, а с другой — был, как бумага. Красивый цвет зелени в белый горошек. Я сшила себе костюм. Но вместо блузок прикалывала носовые платочки, которые вышивала. Да еще он привез мне очень красивые белые на каблуках босоножки, но подошва у них почти сразу лопнула, и никто не брался их отремонтировать.


Когда мне исполнилось 17 лет, у меня было два ситцевых платья, одна черная шерстяная юбка, купленная в детском отделе, белая батистовая кофточка от физкультурного костюма и сшитая из маминого платья жилеточка.


Учительница младших классов Прудникова Мария Марковна — депутат Верховного Совета СССР. У нас в классе учился ее младший сын Игорь. У нее было еще двое старших сыновей — Слава и Жора. Слава — самый старший, был очень красив. Он даже умудрился уехать однажды с Эдит Утесовой, но, правда, скоро вернулся. Под конец своей жизни он превратился в пьяницу и умер нестарым, почти сразу после 50.


Из учителей последних лет учебы помню всех. Классным руководителем был у нас Борис Тимофеевич Войцеховский. После войны работал в Академии наук в Москве. Недавно умер. Он был требовательный, серьезный, но справедливый и все толково объяснял.


Мария Давыдовна — учительница русского языка и литературы. Лекции она читала скучные. Диктовала нам фразы из своего конспекта. Зато учитель по истории Яков Григорьевич учил нас правильной речи, в которой не было бы лишних слов. Яков Григорьевич был калека, ходил как–то дергаясь и подтягивая ногу и говорил с гримасами. Он, наверное, в детстве перенес какую–то болезнь. Дико дышал и сопел. Кто его не знал, не мог выдержать его присутствия без смеха. А мы привыкли и очень его уважали. Когда класс дружно не выучивал урока, к нему обращались с каким–нибудь вопросом по истории, и он обстоятельно объяснял все 45 минут. Потом спохватывался, но было поздно, звенел звонок, урок заканчивался.


Ботанику и анатомию нам преподавал Михаил Соломонович Раскин. Очень застенчивый человек. Когда ученик не знал урока, он так стеснялся за него, что всем становилось стыдно. Мы хотели женить его на Марии Давыдовне, но он вдруг женился на математичке старших классов. Это была некрасивая, но всегда очень опрятно одетая женщина. Мы были разочарованы. Алгебру и тригонометрию нам преподавала Анна Николаевна — какая–то никакая. На всех она смотрела с некоторой пренебрежительностью. Но чулки меняла ежедневно! Я сидела на первой парте, и это было для меня поразительно. У многих из нас чулок вообще не было или была одна пара.


Были у нас и практиканты из пединститута. Один такой математик, очень симпатичный блондин, заставил меня сдавать после уроков четыре темы по выводу формул из–за того, что я разговаривала на его уроке и не слышала, о чем он спрашивал. Выяснилось, что и у него, и у меня пропали билеты в цирк в тот вечер. Зато я повторила большой материал к экзаменам.


И еще, конечно, уроки физкультуры. Преподаватель — наш любимый физрук Ефим Лескович. Мы его звали между собой Фимочкой. Он был намного старше нас. Дожил до 1981 года, а сейчас, кажется, уехал в Израиль вслед за сыном. У нас в школе был хорошо оборудованный спортивный зал. Кольца, брусья, турник, дубовый конь, шведская стенка и т.д. Всем мы пользовались. А позже я поступила в спортивную конькобежную секцию и очень полюбила коньки. У меня были специальные коньки «ножи» с немного подпиленными носами для легкости бега. Я отдала эти коньки сразу после начала войны и всю жизнь об этом жалела. Все равно все пропало. И еще сдала прекрасный спортивный костюм: трико и свитер чистошерстяные да еще шапочку.


В 10–м классе у нас были уроки военного дела. Мы стреляли в тире, ходили строем, умели пользоваться противогазом и оказывать первую медицинскую помощь. Почти все были значкистами.


Значок БГТО — «Будь готов к труду и обороне».


Значок ГТО — «Готов к труду и обороне».


Значок ПВХО — «Противовоздушная и химическая оборона».


«Ворошиловский стрелок» — это кто выполнял норму попадания в цель.


Значки эти мы носили с гордостью.


1 мая 1941 года мы прошли по городу красивым строем на демонстрации. Раньше ходили на демонстрацию в спортивной форме. А здесь нашим мальчикам родители к выпуску сшили новые костюмы. Не думали, что это последний парад и скоро все они уйдут на фронт...


Все мальчишки из нашего 10 «А» погибли на войне. Уцелели только те, кто остался на второй год. Да еще Сенька Плятт, которого мы дразнили «четырехглазый профессор». Он им и стал, сейчас живет и работает в Америке. Мы не знали тогда, что его родители были арестованы в 1937 году и он трудно, как я теперь понимаю, очень трудно жил с сестрой. На всех был в обиде, никому не помогал в учебе, но сам упорно и отлично учился.


http://www.sb.by/post/117955/
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
nabljudatel
Форумчанин


Зарегистрирован: 05.10.2008
Сообщения: 725
Откуда: G-city
Группы: 
[ Гомельчане ]

СообщениеДобавлено: Пн Июн 20, 2011 00:01    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Мои родители


Яродилась, когда моей маме было 26 лет, а папе 41 год.


Отец мой отслужил в армии где–то на Кавказе и остался там работать на железной дороге в г. Самтредиа проводником товарных вагонов. В 1917 г. он вступил в ряды большевиков и потом воевал в составе 10–й Красной Армии в Царицыне. У него даже было именное оружие, какой–то пистолет, который он всегда закрывал на замок. Разрешение на ношение оружия у него было, и на пистолете даже имелась дарственная надпись.


Мама моя родилась в Сибири. Ее родители рано умерли, и девочку отдали на воспитание к тетке в Челябинск. Когда подросла, ее отправили на заработки в Царицын. Сначала она работала горничной у барыни, потом — в кондитерском магазине. Наверное, все это было не по маме, поэтому она поступила на курсы машинописи. Окончив их, попала на работу в штаб 10–й армии, там и познакомилась с моим отцом. Она его даже спасла от неминуемого расстрела, когда белогвардейцы арестовали и заперли его в каком–то сарае. Мама разыскала эту постройку, нашла лопату и сделала подкоп, через который папа и вылез. Потом они поженились, а в 1919 году мама заболела сыпным тифом, будучи беременной, и отец увез ее к себе на родину в Белоруссию, в деревню Клетное Быховского района.


В 1919 году родилась моя старшая сестра Людмила, а спустя четыре года — я. В молодости мама пела в хоре «Синяя блуза». Я даже помню эти выступления. Но маме пришлось пережить страшную трагедию: мою сестру Людмилу неудачно прооперировали по диагнозу аппендицит. И 40 дней она лежала в больнице после повторного вскрытия, медленно умирая на глазах у матери. Это было в 1928 году. Мне было пять лет. После этого кошмара мама стала разговаривать сама с собой. Позже она оправилась, хотя следы от пережитого остались на всю жизнь.


Из близких родственников я знала мою племянницу — дочь сына папиного брата, Антонову Радиану Петровну. Я ей приходилась теткой, хотя была младше ее на три года. Они жили в Гомеле недолго, ее отца перевели на работу в Минск директором «Рыбтреста». До войны Диана (так мы ее звали) окончила два или три курса факультета иностранных языков в БГУ. Во время войны она была переводчицей у партизан, а мать ее немцы расстреляли. Отец Дианы воевал, лежал в госпитале после ранения в 1944 году.


Когда я подросла, мама пошла работать в детский дом. Помню, как мы с ребятами из детдома выезжали в лагерь. Дети были вшивые, грязные, голодные. Потом мама училась, сначала в ЦВРШ (центральная вечерняя рабочая школа). Дальше поступила в техникум, но его одолеть не смогла. У нее была «двойка» по геометрии, и она бросила учебу. А перед войной мать работала в аптекоуправлении секретарем–машинисткой.


Отец учился в совпартшколе. Фактически был недостаточно грамотным. Как я понимаю, окончил 6 — 7 классов. Но он был честным партийным работником. Работал для Музея землемерии в районе, потом директором спиртоводочного завода (сам никогда не пил). Какое–то время папа был членом ВЦИК Белоруссии, затем стал директором Гомельского исторического музея.


В штате его сотрудников были научные работники, канцелярия, художники, натирщики паркета, уборщицы, кассиры, билетеры, истопник, сторожа.


Иногда, по большим праздникам, сотрудники музея устраивали праздничные вечера. Мама тогда наряжалась в шелковое платье, расцветала, все обращали на нее внимание. От природы она обладала хорошими манерами, чувством собственного достоинства. К тому же была очень красива.


Музей


Во дворце Румянцевых–Паскевичей тогда было 65 комнат, но 2/3 дворца было уничтожено во время Стрекопытовского мятежа. Не сгорела только часть здания, в основном правая сторона, башня и несколько комнат под ней. В этом крыле и располагался музей. Я часто ходила по дворцу, не понимая ценности того, что видела.


Уцелело 2 галереи, 2 комнаты, большой банкетный зал, спальня, портик и башня в 3 этажа, на самом верхнем из них располагался механизм часов. В остальной части дворца была большая библиотека, Дворец пионеров и другие организации. В левом крыле галереи находился отдел музея «соцстроительство» и еще одна комната, служившая князю домашней церковью, для экскурсий музея закрытая.


Одна из комнат называлась красным кабинетом, так как стены были обиты красным с золотым рисунком шелком, а стены на метр от пола были отделаны красным деревом. У камина стоял экран, а над ним висела вышитая бисером картина: бабушка с внучкой.


Отопление замка было калориферным. Топили в дворницкой (вход со стороны солнечных часов), а в каждом зале были отдушины в виде отверстий в стенах, через которые поступало тепло.


Над дверью туалета висела картина: портрет дамы в голубом (кажется, это была Салтычиха). За то, что художник нарисовал на носу этой дамы муху, причем с величайшей точностью, его засекли до смерти. Еще помню картины «Шоколадница», «Мальчик с собачкой» и вышитый шелком пейзаж небольшого размера, работы крепостных.


Третий зал был большой банкетный. В первой его половине в центре стоял мраморный стол на восьми ножках, покрытый красивой скатертью. По правой стене зала находилась ниша, ее Паскевич отделал зелено–голубым малахитом, привезенным из Турции. Причем везли эти камни на лошадях! В нише находилась большущая мраморная скульптура мужчины в хитоне, увенчанного лавровым венком со скипетром в руках. Тут же стояли два высоких (до трех метров) канделябра, только из светлого стекла. Cразу при входе в банкетный зал на стенах были размещены материалы о декабристах, а справа висел текст манифеста Николая II, начинающийся словами: «Мы, Николай Вторый...», и еще столик, в его витрине лежало рукописное издание «Горя от ума» Грибоедова.


В обеих частях зала стояли напольные вазы, на которых были изображены картины сражений с участием Паскевича.


Во второй половине зала, слева, была выставлена мебель из спальни князя: кровать, аналой, большой шар размером около метра, который открывался, и половина крышки опускалась внутрь. Открывалось зеркало, ящички с косметикой и звучала музыка (там находилась музыкальная шкатулка). Было еще нечто похожее на громадную бочку с крышкой: специальное вместилище, куда опускались широкие юбки с кринолинами. Вся эта мебель была инкрустирована разноцветными породами ценных деревьев и обита голубым шелком.


Зал освещали внушительных размеров хрустальные люстры.


Слева, в конце зала, была небольшая комната, откуда поднималась винтовая лестница на верхние этажи башни.


Перед входом в крайнюю комнату стоял стол, где за стеклом были выставлены ордена и медали князя. Тут всегда сидела женщина, охраняя все это. Но как раз перед самым началом войны все ордена были украдены, стекло вынуто. По–видимому, это было продумано, и не одним посетителем, а женщину могли просто отвлечь... Это был тяжелый удар для работников музея. Как раз в эти же дни ночью сорвался маятник часов, стоял такой грохот, что думали, рухнул сам замок...


Последняя комната называлась курительной. Там стояла специальная подставка длиной больше метра с множеством высоких курительных трубок (сантиметров по восемьдесят). Все стены этой комнаты были увешаны изделиями из фарфора.


На втором этаже находилась походная палатка князя, также подарок Николая II. На ней была деревянная табличка с полным титулом Паскевича: «Князя Варшавского, Фельдмаршала Ереванского...» и т.д. На стенах висели картины, также изображающие участие Паскевича в сражениях.


На третьем этаже все стены были заставлены шкафами с книгами на французском и английском языках. Все — в старинных переплетах. Их было очень много! На четвертом этаже в центре размещался механизм часов, циферблаты которых были установлены на всех четырех сторонах башни. Под циферблатами располагались балконы.


Вокруг замка цвела персидская сирень. Громадные ее кусты тянулись плотной шеренгой вокруг всего замка со стороны реки, прерываясь только вокруг центральной веранды. А напротив банкетного зала, вдоль всей стены замка высились старые каштаны, с которых осенью на землю падали созревшие плоды, раскрывая свои зеленые и колючие оболочки... Мы собирали эти каштаны и играли с ними.


У входа в парк справа стояла беседка–домик, в котором обретались сторожа и заведующий парком.


Дорогой моему сердцу парк, я всю жизнь любила тебя, как и тот дуб, который уцелел после войны и по–прежнему стоит на дороге к замку, чуть правее...

http://www.sb.by/post/117996/
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
nabljudatel
Форумчанин


Зарегистрирован: 05.10.2008
Сообщения: 725
Откуда: G-city
Группы: 
[ Гомельчане ]

СообщениеДобавлено: Пн Июн 20, 2011 00:02    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Мои подруги


В первом классе я дружила с Олей Орловой, которая жила в здании Госбанка. У нее была старшая сестра Женя. Оля памятна мне тем, что мы согревались после катка у нее дома, на русской печке. Потом мы как–то быстро расстались. Она осталась на второй год, затем бросила школу и стала нянчить ребенка сестры.


Потом моей подругой стала девочка Лида, которая жила в цокольном этаже замка. Она была очень худенькая и маленькая. У нее было столько сестер, что не сразу можно было их подсчитать. И всех ей приходилось нянчить. Их мать очень хотела сына, а на свет появлялись одни девочки. Только один мальчик — Борис, он почему–то был глухонемым...


После я подружилась со своей одноклассницей Фридой Зегор. У нее мать работала кассиршей в центральном кинотеатре имени Калинина. Мы часто помогали ей штамповать билеты, за что нас пускали на киносеансы бесплатно, но без мест, сидели в ложе для оркестра.


Фрида осталась на второй год в 9–м классе. У нее были две переэкзаменовки, по физике и геометрии, и она их не сдала.


После войны, уже в 1970–е, мы встретились в Сочи. Она окончила юридическое отделение института и работала в суде. Вышла замуж на Севере. По–прежнему любила наряжаться.


А в 10–м классе я подружилась с Полиной Слободовой. Она жила рядом с парком в здании пожарной команды, как мы говорили, «в пожарке». Я знаю, что она окончила университет в Казани и преподавала там же, а мы ведь с ней собирались поступать в Институт кинематографии в Москве и даже написали в 1941 году сценарии.


Первые свидания


Теперь о мальчиках. В школе мне нравился Игорь Прудников, с которым мы сидели за одной партой. А в 9–м классе — Лева Бернштейн. Он всегда краснел, если я обращалась к нему с каким–нибудь пустяковым вопросом. На выпускном вечере в 1941 году мы с ним зашли в наш класс, долго сидели молча, прощаясь мысленно со школой. Это был наш выпускной вечер — 19 июня 1941 года.


Лева погиб на фронте, как и все наши мальчики из 10–го класса.


А друг Левы Яша Перельман 7 ноября 1940 года бросился под поезд из–за своей неразделенной любви. Был он некрасив, но умен. Зря так распорядился своей жизнью. Впереди была война, и он мог бы показать отвагу и героизм на фронте.


В 9–м классе за мной стал ухаживать Юра из другой школы. Очень серьезный был парень. Пригласил меня в кино, но пришел с мамой. На свидание в парк он тоже пришел с мамой. Шагал, нет, вышагивал, как павлин, гордо. Конечно же, мы быстро расстались.


Я очень любила танцевать. В закрытом зале крутили пластинки. Меня приглашали на танец самые видные парни, но я почему–то терпеть не могла, когда они пытались меня провожать. Мы с подругами всегда убегали от них. Да и куда меня провожать? Я ведь тут, в парке, и жила. В 24 часа парк закрывался, свистели сторожа, все шли к выходу, а я домой.


В 10–м классе меня бесконечно сватали. Хотели жениться. То директор кукольного театра, то художник, рисовавший мой портрет, когда мне было 13 лет, то знакомые летчики.


В 1940 году три друга–летчика стали как бы моими опекунами. Они приезжали из авиагородка на мотоциклах. Один был постарше — метростроевец, лет 30, наверное, второй какой–то скучноватый, а третий был веселый парень и молодой. В 1941 году их отправили в Ригу. Так вот, он прилетел за мной, встретил меня по дороге из школы, где я сдавала экзамены за 10–й класс. Долго уговаривал меня уехать с ним в Ригу. Я, конечно, не поехала...


А через две недели — война!


Пожалуй, серьезней был Шура Ковалев. Мы его звали «Шура–капитан». Он учился в морском училище и ходил в форме. Хорош был необыкновенно. Белокурые вьющиеся волосы и красивейшие яркие глаза. У Шуры была большая моторная лодка, на которой мы изредка катались большими компаниями. Один раз мы нарядили его в девичье платье, спасая от солнца. И какая же красивая девочка получилась. Мы все были поражены, а он сказал, что его родители как раз хотели иметь девочку.


Шуру мобилизовали весной 1941 года. Его мать с сестрой приходили ко мне домой. Очень просили, чтобы я дождалась Шурочку после армии.


Дальнейшую его судьбу я, к стыду своему, толком не знаю. Служил он в Пушкине под Ленинградом. Успел до войны мне прислать несколько писем. Знаю лишь, что Шура погиб.


Иногда мы еще ходили на танцы в кинотеатр Калинина. Они там начинались в 9 часов вечера. Играл джаз–оркестр и крутили пластинки. В оркестре играли ребята из музыкального училища. Один из них был очень скромный, интересный парень. Мы с Полиной решили его разыграть и положили ему записку на пюпитр. Эффект был потрясающий. Я не помню, что именно мы там написали, наверное, какую–нибудь шутку. Во–первых, он заулыбался и не смог играть (труба), во–вторых, его друг заглянул через плечо и тоже сбился с ритма. Дирижер не мог понять, в чем дело, и только свирепо махал своей палочкой. А они пристально вглядывались в зал, определенно полагая, что авторы послания тут. В общем, мы познакомились. Немного потанцевали, поговорили, но встречаться не стали. Он был очень занят: учеба и работа, да еще жил далеко за рекой, в Новобелице. А жаль. Очень хороший был парень. Потом я один раз видела его с ученицей училища, у которой был прекрасный голос — колоратурное сопрано, она пела вальсы Штрауса.


Был еще у меня хороший друг, Костя Михайленко. Он был старше меня на три года, учился в другой школе. После уехал в Минск, хотел поступить в архитектурный институт, но почему–то оказался в мединституте. Хотя отлично рисовал. Он был очень скромным и бедным парнем. Имел всего одну рубашку, которую потом выкрасил в голубой цвет. Воспитывался у дяди, матери у него не было. Мы с ним катались на коньках, а летом ездили на моей лодке на пляж. Его друзья работали спасателями и все дни проводили на реке. Мы познакомились в аэроклубе, который он успешно окончил, а я бросила, так как не могла вставать в 4 часа утра. Но с парашютом я все–таки прыгала! Он научил меня петь «Дождь идет» на французском языке...


Через 25 лет мы встретились с Костей в Москве. Незадолго до нашей встречи он выпустил книгу «Четвертый разворот», где много глав посвящено мне. Костя стал полярным летчиком, летал всю войну, уцелел, даже получил звезду Героя Советского Союза.


Не зря он ходил в аэроклуб!


Вспоминаю еще о Сереге Дроздове. Этот парень был лучше всех, высокий, стройный, русый, с голубыми глазами и доброй улыбкой. Встречались мы с ним мало. Одно лето ходили в кино. Смотрели фильм «Истребители». Гуляли по парку, бывали на пляже «Пролетарский луг» или на Мельниковом лугу.


Один раз мы с Сергеем просидели всю ночь на скамейке на лестнице, ведущей к пароходам (Киевский спуск). Всю ночь приходили и уходили суда, мимо нас проходили люди. Мы пошли домой, только когда рассвело. Дворники, помню, улыбались, глядя на нас. Раннее утро. Он в синем бостоновом костюме, я тоже вроде красиво одета. Мои родители всю ночь меня искали, ох и досталось же мне... Теперь я их понимаю, а тогда страшно удивилась: чего это они так всполошились?


Папа забрал весь мой скудный гардероб и унес к себе в кабинет. А как же мое свидание? Я тогда надела паршивенькое ситцевое платьице (белое в черную полоску да еще с длинным рукавом). Позже я его выкрасила в черный цвет и ходила в нем в школу. А тогда обрезала свои старые ботиночки, покрыла их клеем — получились как лакированные, только на один раз, вылезла в окошко по водосточной трубе и пришла на обещанное свидание! Но быстро вернулась. Через несколько дней папа увидел меня с Сергеем, понял, что это может оказаться серьезным, зазвал его в свой кабинет и долго расспрашивал его о семье, родных, планах на будущее и проч.


Я при этом присутствовала и была оскорблена. Мне было стыдно за папу. Какое ему до всего этого дело? Как раз тогда в парке на эстраде какие–то заезжие артисты пели:


Вдруг я вижу, вдруг я вижу издалека

Старика — ее папашу.

Он свирепо, он свирепо палкой машет

и убить меня грозится.


Папе моему тогда было 58 лет и ходил он с тросточкой. Почему–то мне на память пришла эта тогда звучавшая песенка. Но зря папа так волновался. У нас с Сергеем были все–таки полудетские отношения, хорошая дружба, и поцеловались мы только один раз, на вокзале, когда он уезжал в армию. Это он потом в письмах просил меня дождаться его.


До войны Сережа служил в танковых частях в Белостоке. Последнее письмо я получила от него 21 июня 1941 года. В этот же день я отправила ему письмо, но не знаю, получил ли он его... Я долго берегла его письма... Только в 1981 году мне дали прочесть документ о смерти Сергея.


Он умер от разрыва сердца 22 мая 1945 г. в Германии. Ревела я тогда в три ручья.

http://www.sb.by/post/118069/
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
nabljudatel
Форумчанин


Зарегистрирован: 05.10.2008
Сообщения: 725
Откуда: G-city
Группы: 
[ Гомельчане ]

СообщениеДобавлено: Пн Июн 20, 2011 00:02    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Война


22 июня 1941 года мы со спортивной школой занимались на стадионе, готовились к поездке в Минск на физкультурный парад. Хорошо еще, что не успели туда уехать. Буквально на третий день оттуда пешком бежали жители.


В перерыве занятий ушли на обед музыканты, а мы спрятались от солнца под навес. Вернувшиеся музыканты нам сообщили страшную весть: война!


Этому нельзя было сразу поверить. В наших головах твердо засел лозунг: «Чужой земли нам не надо, а своей не отдадим!»


Не могли мы даже предположить той трагедии, которая только начиналась. И мы все–таки продолжали готовиться к параду в Минске. «Боже, какими мы были наивными...»


Выпускной вечер в школе у нас был 19 июня, а аттестаты нам выдавали числа 24–го, когда в школе уже был организован госпиталь.


Мы, все выпускники, сразу подали заявления с просьбой отправить нас на фронт. Но буквально на следующий день меня вызвали в обком партии и сказали:


— Комсомолка?


— Конечно!


— Ну вот тебе комсомольское задание: поедешь с отцом в командировку — сопровождать ценности музея. У нас свободных людей нет. Все заняты.


Вот так я и попала помогать отцу упаковывать вещи музея. Действительно, вce люди были заняты. Упаковывать и грузить было некому. Почему–то тут помощником оказался отец Лиды Дударевой, живший в парке. Даже мой шифоньер употребили как ящик, выбросив все вещи.


Не успев осознать все происходящее, я очутилась в вагонах, увозящих частицу музея. Многое мы вывезти не успевали. Дали только два вагона, хотя обещали 6. И многие громоздкие музейные вещи пришлось оставить. И везли мы все на вокзал на подводах. Я хотела взять с собой свою гитару, так папа заставил меня ее выбросить просто на дороге: война! Я всю жизнь жалела эту гитару. Мама упросила вывезти швейную машину, видя, что увозят ценное. И еще в корзинку с машиной мама сунула две вазочки под цветы, которые она подарила мне к шестнадцатилетию. Одна из этих вазочек жива до сих пор, хотя прошло 58 лет. Также жива швейная машинка «Зингер», которая служит мне до сих пор. Да еще спасибо маме, что она машинку закутала в мое зимнее пальто, которое еще не один год мне служило.


Отец был тяжело болен. Ему ведь было 59 лет, и еще через день его трепала малярия. Маму не отпускали с работы. Уезжали мы раздетые — лето. Думали, через неделю вернемся. Тогда слово «эвакуация» еще не произносилось.


Несколько дней, вернее, ночей наши вагоны на вокзале все время куда–то перекатывали. Теперь я понимаю, что формировали состав. Один раз я днем еще успела сбегать домой. Шла по парку кратчайшей дорогой, знакомыми тропинками. Когда подошла к своему крыльцу, меня остановил часовой:


— Стой! Ты как сюда попала?


— Очень просто. Ведь я иду к себе домой. Мы уезжаем, может, я еще чего–нибудь возьму.


Часовой меня задерживать не стал, я зашла домой, открыла буфет и взяла из супницы селедку (вот бы дурочке и супницу захватить!). Ума не хватило. Взяла еще медную кружку от самовара.


Оказывается, в замке Паскевича уже расположился штаб приближающегося фронта. (Гомель был сдан через два месяца, в конце августа 1941 года.)


Мама приходила к нам по ночам, приносила еду и оставалась с нами до утра. Но вот в одну из ночей нас увезли, а мы все думали, что опять катаемся по вокзалу. Так с нами уехала неожиданно наша мама.


Хватились уже далеко от Гомеля.


Даже не помню, откуда мама послала телеграмму, чтобы ее документы выслали в Сталинград.


Мы думали, что доедем туда за два–три дня, но ехали больше месяца. Иной раз вообще отцепляли и загоняли в тупик. Шли эшелоны на фронт, а нас стали обгонять поезда с уже эвакуированными из Белоруссии и даже из Гомеля.


В первые дни войны я видела в парке плачущих одиноко сидящих мужчин, они прощались, по–видимому, с парком, с молодостью и, может быть, предчувствовали свою судьбу.


И вот наконец мы доехали до Сталинграда. С нами ехала еще одна семья сотрудника музея, уже даже не помню их фамилии. В Сталинграде они как–то растаяли.


Помню остановку наших вагонов в Орле. Я надела папин серый плащ и пошла посмотреть город.


Что–то меня очень поразило в людях, идущих мне навстречу. Поняла: никто не обращал на меня внимания и не смотрел на меня так, как я привыкла, чтобы на меня смотрели: с интересом, с доброжелательностью.


А тут полное безразличие. Я пришла в вагон и заплакала. В чем дело?


Мама, утешая меня, уверяла, что виной тому некрасивый папин плащ, а папа совершенно справедливо сказал:


— Война, дочка, не до взглядов.


Я только потом поняла, насколько была избалована человеческой приязнью в родном городе.


Приехали мы в Царицын–Сталинград — город, в котором познакомились и поженились мои родители, о чем у них оставались радужные воспоминания.


Мысли о том, что немцы доберутся сюда, конечно же, не было. В Сталинград мы прибыли в конце июля. Ехали больше месяца.


Первое впечатление о городе: люди одеты хорошо, но все почему–то едят на улице пирожки (с творогом). У нас это было не принято. Есть на улице считалось неприличным.


Потом я поняла, отчего это происходило. Город по сравнению с милым Гомелем был очень большой (нынче растянут на 80 километров вдоль Волги!). В центр приезжают многие, и все это занимает уйму времени, поэтому, проголодавшись, люди с удовольствием ели эти пирожки, которые продавались на каждом углу.


Сталинград в 1941 году был наводнен эвакуированными. Много артистов, много из Прибалтики и даже из Польши.


У меня сразу же появились ухажеры из Львова, Риги и Москвы. А я опять была раздета. Помню, как меня поразили слова одной женщины в саду:


— Пойду переменю чулки. Запачкала!


Как, у нее есть еще и смена чулок! Это было выше моего понимания: у меня в этот момент не было никаких.


В Сталинграде мы начали сдавать вещи, вывезенные из гомельского музея. Целый месяц я печатала на машинке акты сдачи вещей. Мне выплатили по командировочному удостоверению какую–то сумму. Купила носки, босоножки за 7 рублей и отрез вольта на платье, которое сшила сразу же. Помню его до сих пор. Шила я его тупой иголкой, единственной, которая отыскалась.


Нас пустила на квартиру сотрудница музея. Жили мы у нее где–то за метизным заводом. Меня поразило произношение научным сотрудником музея слова «шестнадцать». Он произносил «шашнадцать». Первый раз я решила, что он оговорился, но он снова и снова упорно произносил это слово так.


Сдав вещи по акту краеведческому музею, мы вроде бы вздохнули. Главное было сделано. Но как раз в эти дни услышали по радио, что Гомель сдан немецким войскам.


...Когда 26 ноября 1943 года был освобожден Гомель, отец стал добиваться возвращения, и в начале 1944 года он туда уехал, получив соответственный пропуск. Ему возвратили должность директора музея, от которого почти ничего не осталось. Стали собирать крохи и ремонтировать здание. Но перенесенные лишения, голод сказались на здоровье отца, и в августе 1945 года папа умер. К тому времени в Гомель возвратилась и моя мать.


Я приезжала к ним летом 1945 года с дочкой, которой было всего два годика. Разрушенный Сталинград, который я увидела в 1943 году, по–моему, не произвел на меня такого страшного впечатления, как разрушенный и сожженный Гомель... Я ходила по городу и не узнавала его. Хотя контуры зданий сохранились. Парк! Мой любимый парк существовал? В центре его были сплошные березовые кресты — могилы немцев. Замок зиял глазницами выжженных окон, но он был вроде бы цел!


Уцелело и то огромное дерево — дуб, который стоял на дороге к замку чуть правее центральной дорожки. Я думала об этом дереве все годы и говорила себе: если оно уцелело, я еще поживу. Я обняла дуб и расплакалась. Так мне стало жаль всего, что произошло с любимым городом и парком! Немцы вырубили каштаны, росшие вдоль переднего фасада, вырубили всю персидскую сирень, которая обвивала весь замок со стороны реки. Пропали знаменитые чугунные здоровенные пушки — подарок царя Паскевичу... В какой–то книжке я прочла выдержку из опубликованного письма эсэсовского офицера своей невесте в Германию:


«Наконец–то мы в Гомеле. В нашей роте было 138 человек. Осталось 16. Уже второй день брожу по городу в надежде найти что–нибудь для тебя или себя. Но увы! Все пусто. Все вывезено. Даже яблок на деревьях нет».


Значит, многое успели вывезти из города. Возможно, что–нибудь еще спасено и из музея. Там же оставалась шикарная, но уж очень громоздкая мебель. А мы–то вывозили все на подводах, наспех упакованное, — только раз нам дали тогда машину для погрузки больших ящиков.


P.S. Теперь моя жизнь протекает в четырех стенах, почти не выхожу на улицу, все меньше могу работать по дому. Но всю свою жизнь помню в мельчайших подробностях. Переписываюсь с немногими оставшимися друзьями, разговариваю по телефону с заводскими товарищами и коллегами, изредка консультирую любимый музей родного города, в который и сегодня мечтаю приехать...

http://www.sb.by/post/118118/
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
nabljudatel
Форумчанин


Зарегистрирован: 05.10.2008
Сообщения: 725
Откуда: G-city
Группы: 
[ Гомельчане ]

СообщениеДобавлено: Пн Июн 20, 2011 00:03    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

Рекомендую также пройти по ссылкам - там имеются интересные фотографии, многие из которых я увидел впервые.
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение
Показать сообщения:   
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов forum.vseogomele.net -> История Часовой пояс: GMT + 3
Страница 1 из 1

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах


Powered by phpBB © 2001, 2005 phpBB Group